Неточные совпадения
Ему казалось, что бабушка так хорошо привыкла жить с
книжкой в руках, с пренебрежительной улыбкой на
толстом, важном лице, с неизменной любовью к бульону из курицы, что этой жизнью она может жить бесконечно долго, никому не мешая.
Генерал Стрепетов сидел на кресле по самой середине стола и, положив на руки большую белую голову, читал
толстую латинскую
книжку. Он был одет в серый тулупчик на лисьем меху, синие суконные шаровары со сборками на животе и без галстука. Ноги мощного старика, обутые в узорчатые азиатские сапоги, покоились на раскинутой под столом медвежьей шкуре.
Он с приятной улыбкой узнаёт, что повесть кончена и что следующий номер
книжки, таким образом, обеспечен в главном отделе, и удивляется, как это я мог хоть что-нибудь кончить,и при этом премило острит. Затем идет к своему железному сундуку, чтоб выдать мне обещанные пятьдесят рублей, а мне между тем протягивает другой, враждебный,
толстый журнал и указывает на несколько строк в отделе критики, где говорится два слова и о последней моей повести.
—
Книжка эта довольно
толстая… — продолжал князь и, не откладывая времени, встал и взял со стола одну из книг. — Я думаю, мы можем и начать! — повторил он.
Когда он вернулся домой, она, уже одетая и причесанная, сидела у окна и с озабоченным лицом пила кофе и перелистывала
книжку толстого журнала, и он подумал, что питье кофе — не такое уж замечательное событие, чтобы из-за него стоило делать озабоченное лицо, и что напрасно она потратила время на модную прическу, так как нравиться тут некому и не для чего.
Вход в землянку походил на нору; узкое окошечко из разбитых стекол едва освещало какую-то нору, на которой валялась уже знакомая читателю шуба, заменявшая Ароматову походную постель, столик из обрубка дерева, полочка с
книжками и небольшой очаг из булыжника. Трубы не полагалось, и поэтому все кругом было покрыто
толстым слоем сажи.
Там, в обширной столовой, стою у двери, снабжая студентов булками «на
книжку» и «за наличный расчет», — стою и слушаю их споры о
Толстом; один из профессоров академии, Гусев, — яростный враг Льва
Толстого.
Такой вопрос очень возможен, и я, предвидя его, спешу дать мой ответ. Шерамур поставлен здесь по двум причинам: во-первых, я опасался, что без него в этой
книжке не выйдет определенного числа листов, а во-вторых, если сам Шерамур не годится к праведным даже в качестве юродивого, то тут есть русская няня,
толстая баба с шнипом, суд которой, по моему мнению, может служить выражением праведности всего нашего умного и доброго народа.
Тут он упоминает и о том, что г. Феофил
Толстой сочинил несколько прелестных романсов (том II, стр. 393); и о том, что Наполеон III дал орден Айвазовскому (стр. 372); и о том, что г. Лакиер сочинил книгу о геральдике (стр. 322); и о том, что в губернском правлении (в переводе г. Жеребцова: la regence du gouwernement) три советника и один асессор; и о том, что апрельская
книжка «Отечественных записок» (у г. Жеребцова le Contemporain ) очень толста и т. д.
Но солдат был порядочный ротозей, и однажды, когда я читал «Сказку о трех братьях»
Толстого, [«Сказка об Иване-дураке и его двух братьях».] за плечом у меня раздалось лошадиное фырканье Семенова, протянулась его маленькая, пухлая рука, схватила
книжку, и — не успел я опомниться — как он, помахивая ею, пошел к печи, говоря на ходу...
Это была драма Алексея
Толстого «Посадник». По воскресеньям у нас собирались «большие», происходили чтения. Председатель губернской земской управы Д. П. Докудовский, лысый человек с круглой бородой и умными насмешливыми глазами, прекрасный чтец, привез и прочел эту драму. Папа был в восторге. Весь душевный строй посадника действительно глубоко совпадал с его собственным душевным строем. Он раздобыл у Докудовского
книжку и привез, чтоб прочесть драму нам.
В один из зимних вечеров Владимир Семеныч сидел у себя за столом и писал для газеты критический фельетон, возле сидела Вера Семеновна и по обыкновению глядела на его пишущую руку. Критик писал быстро, без помарок и остановок. Перо поскрипывало и взвизгивало. На столе около пишущей руки лежала раскрытая, только что обрезанная
книжка толстого журнала.
Рассказ «Бездна», напечатанный уже после выхода
книжки в той же газете «Курьер», вызвал в читательской среде бурю яростных нападок и страстных защит; графиня С. А.
Толстая жена Льва
Толстого, напечатала в газетах негодующее письмо, в котором протестовала против безнравственности рассказа.
На письменном столе лежали газеты, московские и петербургские,
книжка журнала под бандеролью,
толстый продолговатый пакет с иностранными марками и большого формата письмо на синей бумаге, тоже заграничное.
И вот желанная
книжка пришла, но рассказа
Толстого в ней не было: маленький розовый билетик объяснял, что рассказ не может быть напечатан.